Седые улицы в пустынной темноте
Стекают лужами с асфальтовых дорог.
Дома молчат. Заводы встали.
И только суета
людей
спешащих
вникуда....
Ночь безнадежностью укроет город.
Бессонницы проклятой тишина
Томленьем дней сведет с ума.
И только пустота
души,
лежащей
у крыльца....
Атласа бездна и свет от фонарей.
Бессмысленное бытие, повернутое вспять.
И каждый миг вернувшийся назад...
И снова темнота:
так просто
умирает
доброта...
"Я могу наблюдать за ним часами. Молча смотреть на его нервные, изящные, сильные руки, скользящие по клавиатуре с неуловимой моему глазу скоростью. Легкое постукивание клавиш кажется мне неповторимой музыкой, исполняемой в безумном темпе. Он не пианист, нет. Он играет на клавиатуре ноутбука пассажи операторов на С++..."
Спокойно, девочка. Это камера. Подойди ко мне. Расслабься и обними меня. Сделай вид, будто ты не понимаешь, что происходит. Да, мы с тобой в фокусе. Мы с тобой в камере. В одиночке... Пути назад нет.
Я перебирал сегодня бумаги и в куче документов совершенно случайно обнаружил ее письмо. Представляете? Бумажное письмо. В бумажном розовом конверте. Настоящее. Она мне его написала перед отъездом. Я боялся его перечитывать. Просто смотрел на конверт, подписанный ее неровным, почти мужским почерком. Мой адрес. Ее адрес. И смайлик на обратной стороне.
Когда-то я знал это письмо наизусть. Сейчас - помню только ее подпись из двух размашисто-минималистских букв и приблизительное содержание.
Что я прочту в этом письме сейчас? Собственные воспоминания? Ее состояние в тот вечер, когда она его писала? Ее душу, измученную предотъездной лихорадкой, дождем и болезненным чувством ко мне? Да и было ли оно, это самое чувство? Сейчас я думаю, что то была лишь страсть. Тогда - нам казалось, что это были чувства. Хотя, возможно, что тогда мы были правы...
"Здравствуй, Свет мой!"
Нет, я не могу это читать. Не хочу. Боюсь. Себя боюсь. Ее боюсь. Ее длиных, витиеватых предложений: она всегда недолюбливала мой "телеграфный стиль", ей куда больше нравились сложные обороты и замысловатые фразы, смысл начала которых зачастую забывается уже к середине мысли. Да и есть ли в этом письме эти самые мысли? Или только набор ее ощущений одного единственного вечера? И одного единственного человека? Впрочем, возможно у нее кто-то был еще. Я об этом не знал. И не хочу знать. Я хочу оставить ее в памяти такой, какая она в этом письме. Возможно, именно по этой причине я так не хочу его читать. Пусть оно останется таким, каким оно было, когда мы были вместе...
"Он до безумия любит сложные вопросы. Но Его появление заставляет забывать даже таблицу умножения. В Его нежном, раздевающем взгляде читается: "Прекрати смотреть на меня взглядом послушной маленькой девочки, ждущей приказаний, и вспомни хотя бы, что такое ферромагнетик. Все-таки люди вокруг..." Его теплый, мягкий голос, произносящий: "Найдите ошибку в Ваших рисунках" приводит к скачку уровня прогестерона. На это только можно робко улыбаться и чуть слышно произносить: "Одну секунду... Вот тут вектор должен быть в два раза короче..." и продолжать любоваться Им, поскольку заставить себя смотреть в тетрадь не удается никак. И Он об этом знает. И слегка посмеивается..."
Я сидел в этом проклятом театре на первом ряду, сняв пиджак, ослабив узел галстука, расстегнув верхние пуговицы белоснежной рубашки, и смотрел на сцену, на которой сидела она.
Она курила терпкие вишневые сигареты, предоставляя мне возможность запивать их аромат крепким черным кофе. Нуарная роскошь ее абсолютно закрытого черного платья контрастировала с кокаиново-белой кожей и подсвеченными софитами клубами дыма.
Она молчала. Я ждал.
Она курила. Я любовался.
Я любовался не ею самой, а изяществом дыма и ее левой рукой, в которой была зажата сигарета. Да, она была левшой.
Я знал, она намеренно тянет время, не желая говорить мне ни слова. Не знаю, о чем она думала. Из глубокого разреза ее платья была видна кружевная резинка чулка.
Пожалуй, она просто издевалась надо мной, испытывая мое терпение. Актриса. Что с нее взять? Примадонна всегда. Даже, когда просто сидела на краю сцены.
Впрочем, я полагаю, она раздумывала, как вырвать из меня роль Катарины в "Укрощении строптивой". Способов она знала немного, да и догадывалась, что я знаю их все, и теперь соображала, какой из них придется мне по вкусу. Пожалуй, я задавался тем же вопросом. Какой?
Напрашивался дурацкий ответ: мне достаточно было любоваться ею. Я поймал себя на том, что я перешел на наблюдение ее самой, ее выставленных напоказ стройных ног, классических туфель на высоких каблуках, замысловато уложенных длинных каштановых волос, сигаретного дыма. В этом было пошлое, маниакальное удовольствие от собственной неподвижности.
Она меня поняла. Я угадал ее мысли.
Она достала из пачки очередную сигарету и, робко мелькнув огоньком зажигалки, вернулась в первоначальную позу. Я налил еще кофе.
Интересно, чья возьмет? Мы слишком долго прожили вместе, чтобы однозначно ответить на этот вопрос. Впрочем, на ответ у нас были половина ночи, полпачки вишневых сигарет и бесконечное количество кофе.
Оказывается, если выйти из дома в 7:30, то на улице темно. И холодно. А раньше мне нравилась такая погода: когда мелкий дождь идет и под зонтом, и дует легкий, только растрепывающий волосы ветер.
А в голове днем были какие-то мысли про мартини с водкой и душевную пустоту. Но видимо, я их счастливо проспал. Вместе с парой по теории алгоритмов. Впрочем, возможно, они мне именно на этой паре и снились. Посему в одиночестве пью кофе, закусывая его черным шоколадом, и эстетски запиваю эту смесь апельсиновым соком.
Я вдыхал горьковатый аромат кленовых листьев и думал о вчерашнем дне. А, впрочем, я с трудом могу назвать это словом "думал". Скорее я мучительно пытался хоть как-то связать свои мысли в нечто адекватное. Но вместо этого я еще больше путался в себе. И только в себе ли? Я сходил с ума от шума в голове. От шума города... Я практически не спал этой ночью. Я пытался сжать себе руками голову так, чтобы она не лопнула от мыслей.
Я вдыхал аромат собственных духов. Аромат сладковатого тяжелого яда. Меня мутило от этого пьянящего аромата, но хотелось его выпить до дна...
Дешевое вино и дорогой коньяк.
Для полноты картины не хватает драк.
Для остроты сюжета не хватает шлюхи,
Что пела бы для местных чучел.
Мне здесь лишь только не хватает страха
Дойти до полного физического краха.
Я здесь (ха-ха!) ничуть не одинок:
Здесь море слез. Но кто их пьет?
растечься по тебе, впитаться в твое тело и течь по твоим жилам..."
Black Satin & White Blood.
Я в нашем старом доме, в нем все так же, как и было 10 лет назад, та же мебель, те же чехлы на креслах, только в ближней комнате вместо голубых обоев и маленького ковра на стене желтая краска и, кажется, чересчур высокие потолки. Мне сказали последить за какими-то детьми, наследниками какого-то рода, они последние в этом роду: мальчик лет 5ти и девочка лет 10ти. Мы с ними играем в зале, но стоит мне отвернуться, как я обнаруживаю мальчика мертвым, я пугаюсь и понимаю, что нужно следить за девочкой. Мы решаем посмотреть старые фотографии, мы сидим на диване, онa кладет голову на подоконник, как будто засыпает, я отворачиваюсь, чтобы взять следующий альбом, но стоит мне повернуться, как я ее обнаруживаю с отрубленной головой, хотя крови при этом нет почти - но голова лежит на подоннике отдельно. Я сижу в шоке от мысли "так и должно было быть". Спокойно иду в комнату с желтыми стенами, удивляюсь, что их перекрасили, а потолки подняли, сажусь на диван, приходит бабушка, начинает рассказывать какую-то старинную легенду про этот род, оказывается, мы какие-то их родственники, но теперь этого рода нет. Почему нет? Ну, это должно было случиться. С этими словами я просыпаюсь.
А за окном все тот же серый ад...
- Не грусти, маленькая, не плачь...
И дождь по крышам только снится,
И память - будто бы синица
Сбегает вслед за журавлем,
И словно хочется напиться
Той самой ледяной водицы,
Что тихо капает из глаз...
Двойственное впечатление. Особенно с моей клаустрофобией. Меня мучило ощущение, что на меня что-то падает. Ощущение неустойчивости конструкции. И полного отсутствия в этом всем души. Эти здания не дышут, не живут своей какой-то жизнью. К ним не хочется прикоснуться. Они - как целофановый мешок с картинкой - красивые, но на деле - лишь фантик, показуха. Впрочем, наверное, таким и должен быть бизнесс-центр.
Из окна девятого этажа мне хотелось фотографировать не уже построенные здания, а стройку - остов зданий, ту часть, которую еще не замуровали в стекла, кривыми зеркалами отражающие соседние здания.
Посему я радуюсь теореме Дирака о существовании Гамильтонова цикла в графе как ребенок, а задачи которые понимаю, как решать считаю манной небесной.