Галатея на шестернях.
Она не в состоянии сказать мне ни слова. Но я и так все знаю. Я смотрю на ее пожелтевшую от боли кожу. И все знаю. И я знаю, что я буду поить ее лекарствами, которыми никогда бы не поила даже злейшего врага. Я знаю, как от них упадет давление, как ее будет выворачивать наизнанку, какие они на вкус. Я знаю, что она будет плеваться, стонать, сжимать мне до синяков руки. А я буду силой заставлять ее пить эту проклятую тошнотворно-сладкую пенящуюся гадость. И так же силой заставлять ее пить сердечное. Такое же тошнотворное. И я знаю, что я буду сидеть и смотреть на то, как она мучается. Нежно ее поглаживать. И буду это делать только потому, что хочу, чтобы она жила дальше. И я знаю, что она готова пережить эти 20 минут борьбы со мной ради того, чтобы жить дальше. И я знаю: к этому нельзя привыкнуть.